|
|
"Русский эмигрант", Прага, №4 (09.1999)
Наверное, мы и вправду разные.
В августе 1968-го Чехословакия сдалась оккупантам. Оказать сопротивление иноземным войскам, если не ради идей “Пражской весны”, то хотя бы во имя национального достоинства, решимости не хватило. Не вдохновил ни пример крохотной Бельгии, героически сопротивлявшейся немцам во время Первой и Второй мировой, ни моральная поддержка всего мира, включая простых советских людей.
В августе 1991-го танки вошли в Москву. Когда прошел первый шок, на призыв к сопротивлению откликнулись сотни тысяч жителей столицы. Единство, самоотверженная храбрость борцов за свободу России и сломили ГКЧП, в чьих руках было достаточно силы, чтобы утопить восстание в крови. Путчисты бежали, и 22 августа 1991 года – двадцать три года и ровно один день после вторжения в Чехословакию – стало для России самым счастливым днем в этом веке.
Заметьте, мы не говорим об этом дне помпезных фраз, как чехи о “бархатной революции” 1989 года. В российской истории бархата мало; свобода далась нам кровью, и все же не назвали мы тот день “Августовской революцией” (а ведь было пророчество у Войновича в “Москве 2042”). Напротив, даже как-то забыл об этом подвиге народ, чья воля тогда непосредственно решила судьбу страны. Что ж, это его, то есть наша, воля – довольно с нас было громких слов. Точно так же волей народов Чехословакии было не давать отпор оккупантам. Я не считаю себя вправе судить их по законам своей собственной морали, но также отказываюсь принимать всерьез их разговоры о “коллективной вине русских”. Ведь все мы в конечном счете свободны.
Георгий Селиванов